Глобальный финансово-экономический кризис 2007-08 гг. — точка перехода к принципиально новому историческому периоду, а может быть, даже к исторической эре. Дело даже не в самом этом событии, ведь циклические кризисы в мировой глобальной капиталистической экономике повторяются периодически. Странное и парадоксальное в том, что сам этот первый в новом столетии и новом тысячелетии глобальный кризис был достаточно успешно спрогнозирован и смоделирован целым рядом специалистов ещё за несколько лет до того, как он проявился. Но, во-первых, никто его не смог предотвратить. А во-вторых, прошло уже десять лет, но многие профессионалы считают, что этот мировой кризис до сих пор не преодолён, он весьма удивительным образом развивается, и на самом деле мрак глобальной исторической неопределённости только разрастается. Можно даже сказать, что странный катаклизм 2007-08 гг. удивительно напоминает кризис, который начался в 1929 году…

Тектонические непредсказуемые социально-экономические, культурно-политические и геополитические сдвиги уже начались на планете Земля и будут продолжаться на протяжении нескольких, а может, и многих десятилетий, в результате которых появится совершенно новая и необычная реальность. Этот наступающий период стратегической неопределённости станет временем непредсказуемых трансформаций практически во всех сферах: технологической, экономической, социальной, культурной, геополитической и т.д. Всё более ожесточённые кровавые конфликты и войны начнут непрерывно сотрясать континенты. Вероятность большой, глобальной, страшной конфронтации с каждым годом будет становиться всё более явственной не только для специалистов, но и для сотен миллионов обывателей.

Возможно, это странное, постоянно дрожащее время будет как-то напоминать тусклый переход от погрязшей в роскоши и чувственных извращениях одряхлевшей Римской цивилизации к сумрачной и аскетической религиозности Средневековья. Но в любом случае уже во второй половине нынешнего столетия человечество окажется совершенно иным.

Если сформулировать сухо и без патетики, речь идёт о великом переходе к совершенно иной цивилизации. К какой — никто по-настоящему не знает. Но очень многие искренне убеждены, что им всё известно. Помните старый анекдот: «По улицам Древнего Рима идёт демонстрация рабов. Впереди несут огромный транспарант: «Да здравствует феодализм — светлое будущее человечества!».

Формально именно кризис 2007-08 годов стал зримым началом заката западного проекта — единственной в истории человечества цивилизации абсолютного доминирования материального над религиозным. Хотя признаки надвигающейся системной катастрофы копились ещё с 70-х годов прошлого века. В любом случае, Запад как единственная безраздельно господствующая ныне цивилизационная модель, судя по всему, уже прошёл точку невозврата.

Во-первых, по причине постепенного исчерпания невозобновимых природных ресурсов (включая широкомасштабное и непрерывное ухудшение состояния воды и воздуха во всём мире), необходимых для воспроизводства социально-экономической модели массового производства и массового потребления, на которой зиждется социум и социально-экономическая модель современного Запада. Де-факто планета Земля уже не способна обеспечивать воспроизводство глобальной западной цивилизации: требуется 1,7 планеты для обеспечения потребности в продовольствии и других биологических ресурсах. Иначе говоря, Запад продолжает существовать за счёт прямого грабежа земной биосферы. И это при том, что треть, точнее, 31% пищи в мире выбрасывается на свалки.

Именно Запад стал главным фактором непрерывной деградации земной биосферы. Например, уже с 2011 года загрязнённость мирового океана достигла такого уровня, что исторические механизмы его самоочищения уже не успевают восстанавливать природное здоровье океана.

Западная цивилизация превратила миллиарды людей в беспощадных, бездумных паразитов, яростно уничтожающих свой дом — планету Земля!

Во-вторых, переход в шестой технологический уклад, появление принципиально новых инновационных технологий постепенно формируют необычную, парадоксальную ситуацию, когда вроде бы устоявшиеся, привычные социально-психологические, социально-культурные, политико-экономические механизмы выживания, воспроизводства и развития общественной жизни вдруг перестают работать. Например, в связи с ростом процессов роботизации неожиданно появилась и стала резко обостряться проблема «избыточного, ненужного населения». Или вдруг оказывается безжалостно ясным, что традиционные механизмы социальной солидарности и взаимопомощи, базовые моральные принципы, регулировавшие сотни лет социальную жизнь, совершенно не нужны в наступающей исторической эре.

Для внедрения же принципиально новых социальных моделей (даже если предположить, что таковые уже существуют, а это пока весьма сомнительно) необходимы либо большой отрезок исторического времени, либо большая война.

В-третьих, классический протестантский капитализм как основа западной цивилизации уже лет тридцать или сорок как исчерпал свой внутренний адаптационный к внешним изменениям потенциал, свою способность к опережающей рефлексивной самотрансформации. Сегодняшним сверхсложным глобальным социально-экономическим механизмом практически уже невозможно целенаправленно управлять.

Возможно, в последний раз в истории такая системная самотрансформация западной цивилизации началась в тридцатые годы ХХ века при Франклине Рузвельте. Правда, и при Рейгане была продекларирована необходимость глубоких изменений, которые, однако, оказались даже в среднесрочной перспективе настолько неадекватными, что практически сразу привели к тяжелейшему обострению системных антагонистических противоречий внутри высшего американского истеблишмента в 2000-01 гг.

В-четвёртых, в последние пятнадцать-двадцать лет происходит стремительный рост межгосударственных и внутринациональных системных противоречий практически везде в рамках западной цивилизации (в США, ЕС, России, Китае) на фоне резкого обострения глобальных кризисных трендов.

В-пятых, драматическим фактором стал глубинный кризис науки как важнейшего социального института западной цивилизации.

Современная наука для материалистического Запада — ключевой, фактически безальтернативный компонент сознания обществ и элит — окончательно превратилась в своего рода системообразующий квазирелигиозный институт этой цивилизации. Потеряв практически всю свою общественную независимость, отказавшись от важнейших моральных идеалов и реальной социальной ответственности, рационалистическая наука стала важнейшим компонентом и стимулятором материального воспроизводства.

В-шестых, всё более неразрешимой становится демографическая ситуация на Западе. В последние десятилетия резко ускорилось старение населения в основных западных странах одновременно со снижением рождаемости и ростом абортов. Развитие индивидуалистических особенностей западной личности (а отнюдь не экономические факторы) приводят к тому, что, например, сорок процентов немок в принципе не собираются заводить детей. И в странах ОЭСР это стало уже устойчивым социальным трендом. Одновременно однополые семьи гомосексуалистов и лесбиянок, которые всё более и более поднимаются на щит, в принципе не могут иметь детей. Собственно, хотя бы и по этому параметру нынешний Запад представляет собой пример суицидальной цивилизации.

В-седьмых, для всё более атомизирующегося западного социума за последние тридцать лет одной из наиболее характерных черт становится либо резкое снижение значимости, либо прямая деградация социально консолидирующих идеологий и идеологических моделей. А после окончания холодной войны, после «конца истории» исчезло последнее представление о некоем «общем деле», которое более или менее эффективно объединяло социумы западной цивилизации.

И постепенно на первый план выступает действительно трагическая в историческом контексте проблема западной материалистической цивилизации — проблема смысла жизни, как коллективной, так и личностной. Во имя чего существует западная личность в этой цивилизации? Чтобы постоянно покупать появляющиеся на рынке всё новые и всё такие же бесполезные товары? (Ведь ещё Сократ предупреждал: «Как много на свете вещей, которые мне не нужны».) Или для появления на банковском счёте новых цифр и новых нулей? А может, для роста знания всего человечества? А что это даёт, в конечном счёте? Ведь один из не артикулируемых ныне выводов квантовой механики заключается в том, что всё более масштабная аккумуляция дискретной, даже квантифицированной информации обратно пропорциональна уровню понимания усложняющейся реальности.

Всё более явственное одряхление и немощь западной цивилизации подсвечивается и ускоряющейся конкуренцией новых долгосрочных цивилизационных проектов.

Пекин уже сформулировал и презентовал свою стратегическую «китайскую мечту», выдвинув собственный китайский проект для всего мира. Скандальное избрание Трампа резко обострило противоречия и конфронтацию в американском социуме и высшем американском истеблишменте, в том числе и по поводу судьбы «американской мечты» в XXI веке. Растущее противостояние и обостряющиеся конфликты всё больше сопровождают дискуссии по поводу европейского цивилизационного проекта. Растёт число интеллектуальных и политико-интеллектуальных групп в России, которые продуцируют идеи и концепции, касающиеся «русского проекта».

Однако во всех этих попытках присутствует несколько принципиальных моментов, которые не позволяют быть слишком оптимистичными.

Во-первых, даже Китай с его «социалистической идеологией» и всё более враждебная Западу Россия на самом деле являются неотъемлемыми компонентами нынешней западной цивилизации. КНР встроена в эту цивилизационную иерархию как «мировая мастерская», а Россия — как один из мировых поставщиков энергоресурсов. Противоречия между Соединёнными Штатами с одной стороны и Россией и Китаем с другой — это противоречия внутри одного и того же цивилизационного ареала, проявление борьбы за новый баланс сил внутри одной и той же западной модели.

Во-вторых, западная цивилизация предельно материалистична, и именно этот многообразный и многосторонний материализм является критерием её развития. С этой точки зрения, ни нынешний китайский социум, ни российское общество не уступают тем же США в таком всеохватном материализме.

В-третьих, ни в России, ни в Китае, ни в США нет ответа на ключевой вопрос: «А что дальше, после капитализма?». Футурологические представления и сценарии существуют, достаточно много и разных аналитических разработок. Однако отсутствует самое главное — нет теории, которая могла бы быть реализована в качестве основы нового цивилизационного проекта.

>Великая Октябрьская революция как раз примечательна тем, что дала уникальный шанс реализоваться альтернативной капитализму исторической теории, на основе которой была предпринята попытка осуществить «красный проект». Сейчас нет и таких условий, и такой принципиально новой теории.

Что же касается предельно многоукладного, полинационального Исламского мира, то здесь положение ещё более сложное и противоречивое. Большая часть т.н. мусульманских правящих классов, элит и кланов практически полностью встроены в западную цивилизационную модель. Но одновременно с этим присутствуют целые ареалы социально-экономической жизни со своими многочисленными социальными группами в мусульманских странах, которые самодостаточны, минимально связаны с глобальной системой разделения труда, а иногда даже — сознательно или несознательно — изолированы от глобального экономического механизма. При этом для многих мусульманских социальных групп и страт формы и направления развивающейся деградации Запада уже являются свидетельством приближения Судного дня.

Никакого собственного цивилизационного проекта у Исламского мира как целостного образа или системы интеллектуальных представлений нет. Прежде всего потому, что отсутствует консолидированная политико-интеллектуальная элита, которая могла бы стать ответственным субъектом такого потенциального проекта.

Тем не менее в мусульманском геополитическом пространстве циркулируют, по крайней мере, три квазицивилизационных проекта.

В недрах современной турецкой элиты, формированию которой существенно поспособствовал президент Реджеп Эрдоган, активно прорабатывается целый комплекс идей и предложений по возрождению «великого Оттоманского государства». Речь идёт в настоящее время, скорее, о создании некой политико-идеологической конструкции на базе универсального Ислама, идей пантюркизма и турецкого национализма, которая в перспективе может стать интеграционной площадкой для большинства исламских стран и сообществ. Поскольку Турция уже давно максимально интегрирована в глобальный западный экономический механизм, то в лучшем случае речь идёт о формировании новой модели турецкого государства, превращении Турции в региональную супердержаву.

В какой-то степени похожий проект развивается и в Тегеране. Нельзя забывать, что великая исламская революция 1978-79 гг. в Иране развивалась в том числе и под лозунгом интеграции «обездоленной глобальной мусульманской уммы». Однако в настоящее время достижение глобальных целей Тегерана объективно подчинено задачам закрепления геополитических и геоэкономических изменений в региональном балансе сил.

В любом случае иранская и турецкая национальные стратегии вряд ли могут реально претендовать даже в отдалённой перспективе на статус общеисламского цивилизационного проекта. Одна из причин — удивительное разнообразие Исламского мира, который в той или иной форме присутствует практически в каждой стране на нашей планете. При всём этом разнообразии есть четыре фактора, которые действительно объединяют глобальную умму: божественное Откровение, зафиксированное в Священном Коране, общие универсальные религиозные ценности и нормы, историческая память о великом исламском прошлом и растущий почти повсеместно уровень живой религиозности.

Однако, в современной парадоксальной, диалектической реальности этот, казалось бы, совершенно аморфный Исламский мир гораздо ближе к выработке и реализации собственного цивилизационного проекта, чем другие мировые центры.

Практически во всех геополитических точках Исламского мира — начиная с острова Ява, где проживают почти десять процентов всех мусульман мира, и вплоть до джунглей Нигерии, во всех джамаатах Европы, США и Латинской Америки идёт зачастую невидимое посторонним взглядам бурное, ожесточённое духовное сражение, доходящее до прямой политико-интеллектуальной конфронтации по поводу будущего уммы, его связи с настоящим и прошлым.

Если в других местах нашей планеты дискуссии о предпосылках, сценариях и перспективах новых цивилизаций происходят в комфортных кабинетах и уютных дискуссионных залах, то в Исламском мире они разворачиваются в мечетях, на улицах, в подполье, тюрьмах и концентрационных лагерях, на полях кровавых сражений. Самое важное — то, что во всё более разгорающуюся борьбу за общее цивилизационное будущее здесь вовлечены не десятки и сотни высоколобых интеллектуалов, а сотни тысяч и миллионы представителей самых разных классов и социальных групп.

В десятках и сотнях мест Исламского мира вспыхнули и уже проявились особые социально-духовные тигли, где происходят магические мутации, в результате которых формируется необходимая критическая масса пассионариев, способных стать двигателями, промоутерами и лидерами новой исламской цивилизации.

Почему начавшийся глобальный переходный период наиболее радикально, бескомпромиссно, в кровавых тенях и полутенях выразился и проявляется прежде всего в мусульманской ойкумене? Случайна ли усиливающаяся волна социально-политических кризисов, катастрофических изменений, кровопролитных войн, начавшихся распадов государств и социумов в Исламском мире?

Ответ верующего человека может быть только один: ничего и никогда случайного не бывает, во всём проявляется промысел Божий. И приписывать волну т.н. «цветных революций», происходящих подчас самыми невероятными путями и способами, самые кардинальные и непредсказуемые трансформации неким суперсекретным стратегиям Вашингтона, Лондона или Москвы означает только грубо льстить соответствующим властным центрам. С точки зрения марксистской методологии в большинстве случаев среди сложнейших комбинаций системных противоречий на первое место необходимо ставить именно внутренние объективные противоречия, среди которых особо выделяя антагонистические. При этом, конечно, внешние факторы также играют существенную роль, но именно через направленное провоцирование, управляемое рефлексивное стимулирование этих самых внутренних проблем и противоречий.

Начнём с того, что именно Исламский мир является зоной наиболее острого проявления глобального системного кризиса. Здесь сложнейшим образом переплетено около семидесяти основных всё более обостряющихся системных противоречий: межукладных, социально-классовых, экономических, идеологических, политико-конфессиональных, геополитических, культурных, межэтнических и т.д. Бескомпромиссность острейшей социально-политической конфронтации внутри Исламского мира по поводу возможного будущего мусульманского цивилизационного проекта определяется как раз особой сложностью всех этих противоречий и факторов.

Новая стадия глобальной стратегической неопределённости, начавшийся объективный переход в шестой технологический уклад резко усиливают все эти противоречия. А далее оказывается, что безусловное большинство правящих коррумпированных режимов в Исламском мире в принципе оказывается не способным решать все эти появляющиеся сверхсложные, комплексные проблемы. Особенно в контексте сохраняющихся базовых исламских традиций и экспектаций со стороны социума.

В Исламе высшей социальной ценностью является справедливость. Пророк Мухаммад говорил: «Не создал Аллах Всевышний на земле вещи лучше, чем справедливость». Священный Коран постоянно отмечает особое, уникальное значение справедливости в жизни общества: «О вы, которые уверовали! Будьте стойки в справедливости, свидетельствуя пред Аллахом, если даже свидетельство будет против вас самих, против родителей ваших или родственников. Будет ли тяжущийся богатым или бедным, рассудит его Господь наилучшим образом. Будьте беспристрастны, в противном случае отступите вы от справедливости. Если же вы уклонитесь от справедливости и отвергнете её, то ведь ведает Всевышний о том, что вершите вы» (Коран, 4:135). Однажды посланника Аллаха спросили, где предпочтительнее жить — в мусульманском государстве, где отсутствует справедливость, или в немусульманском государстве, где следуют принципам и нормам справедливости? Пророк Мухаммад ответил: «Выбирайте справедливое государство».

В Исламе традиционно правитель может претендовать на звание справедливого только в том случае, если он лично несёт ответственность за то, как живут его подданные, если он не перекладывает эту ответственность на своё окружение, своих чиновников и т.д.

Самым лучшим государственным устройством в исламской истории считается то, которое эффективно в социально-экономическом плане и одновременно способно обеспечить максимальную социальную справедливость для своего населения, несмотря на социальные, конфессиональные, культурные и иные различия. Именно такое государство стабильно и устойчиво. И исламская историческая память тщательно хранит воспоминания о таких государствах.

Государственный режим, который экономически неэффективен, но придерживается принципов социальной справедливости, будет всё же пользоваться поддержкой общества в течение какого-то времени и оставаться стабильным.

Гораздо менее устойчиво то государство, которое отказывается от социальной справедливости ради т.н. экономической эффективности.

Наконец, наихудшие государства и режимы, которые одновременно и нестабильны и неустойчивы, это те, которые и не эффективны, и не справедливы.

Абсолютное большинство политических режимов в Исламском мире к началу XXI века относились именно к этому четвёртому типу.

В Европе, Америке и Китае интеллектуальные и политические дискуссии о будущей цивилизационной модели связаны с поиском способов преодоления нынешних острых экономических проблем, разработки формул и путей социально-экономического развития в хотя бы обозримом будущем. В Исламском мире ожесточённые споры, порой кровавые, со стрельбой, обусловливаются, прежде всего, двумя сверхактуальными и жизненными обстоятельствами.

Во-первых, это острейшая проблема выживания как такового. Из почти полутора миллиардов мусульман на планете около 160-180 миллионов находятся в «зоне постепенного умирания» из-за отсутствия еды, чистой воды, окончательно деградировавшей экологии. То есть эти почти двести миллионов человек наверняка обречены на смерть — кто-то через год, кто-то через три, кто-то через пять. Кому как повезёт. Ещё 300-350 миллионов мусульман живут в «зоне биологического выживания», иначе говоря, на границе между жизнью и смертью.

Но проблема гораздо масштабнее и драматичнее: речь идёт не только о физическом, но и о нравственно-духовном выживании, в котором оказалось большинство глобальной уммы.

Запад, с его культом гипертрофированного индивидуализма, лицемерной религиозности, соединённой с воинствующей секуляристской культурой, где деньги заняли место Бога, с его агрессивным отрицанием традиционных и семейных ценностей, с его стремлением превратить мужчин и женщин в безличное политкорректное «оно», его агрессивной пропагандой гомосексуализма, лесбиянства и прочих сексуальных извращений, — всё это и многое другое заставляет усиливающиеся контрэлиты в Исламском мире приходить к радикальному выводу: «Запад, западная цивилизация — это и есть шайтан, который противостоит Исламу».

Всё это особенно актуализируется на фоне объявленной Западом тотальной войны Исламскому миру. Против всей глобальной уммы уже несколько десятилетий развёрнута ожесточённая культурная, политико-психологическая, социально-информационная гибридная война, противостоять которой большинство прозападных политических истеблишментов мусульманских стран не могут, а часто и не хотят.

Главная причина нынешней ожесточённой конфронтации между западной цивилизацией и глобальным мусульманским социумом заключается в том, что абсолютное большинство мусульманской уммы, мусульманских джамаатов во всём мире именно из-за религии Ислама оказалось практически невозможно переформатировать и интегрировать в западную цивилизационную матрицу. Вот один только яркий пример. Вторые и третьи поколения детей, родившихся в мусульманских семьях, живущих в Западной Европе или Америке, оказываются, как правило, гораздо более религиозны, чем их родители, и более критично настроены в отношении западных ценностей.

Сотни миллионов мусульман начинают всё более явственно ощущать тотальную угрозу своим ценностям, своему прошлому и настоящему со стороны экзистенциальной угрозы западной цивилизации, навязываемого образа настоящего и будущего. А это толкает десятки и сотни тысяч прежде всего молодых и хорошо образованных мусульман в прямое вовлечение не только в вербальные споры о будущей перспективе для Ислама, но и в бескомпромиссную борьбу за желаемый идеал. И именно такая совместная борьба превращается в «большое общее дело», в практическую консолидирующую политическую идеологию.

Ещё раз хочу подчеркнуть, что острейшая проблема выбора цивилизационного будущего для десятков и сотен миллионов мусульман — не некий абстрактный квазиинтеллектуальный вопрос, а непосредственная дилемма жизни или смерти в широком смысле слова.

Во-вторых, быстрое распространение в последние десятилетия СМИ, интернета, других средств массовых коммуникаций, в том числе и различных форм дистанционного образования, привели к мощной переструктуризации общественного сознания в мусульманском мире. Началось взрывоподобное возрождение исламской исторической памяти, массовое обращение к героическому прошлому великой мусульманской цивилизации, которая в течение многих столетий являлась духовным, экономическим, социальным, политическим авангардом всего человечества. Причём Исламская цивилизация стала таким авангардом именно потому, что в ней, в отличие от нынешнего Запада, главенствующую роль играли именно религиозные и религиозно-нравственные ценности, а не экономические приоритеты и цели.

Большинство правящих кланов, властных групп и политических истеблишментов стран Исламского мира достаточно прочно встроены в западный цивилизационный проект. Непримиримыми оппонентами этих режимов всё чаще выступают различные радикальные и экстремистские группы, поддержка которых со стороны очень многих слоёв и страт мусульманского социума непрерывно возрастает. А это ведёт к тому, что общий уровень радикализма в Исламском мире, раздираемом острыми системными противоречиями, прежде всего классовыми, и сталкивающемся с неприкрытой внешней агрессией, за последние десять лет постоянно усиливается.

В истории феномен резкого усиления радикализма и экстремизма происходит не в первый раз. Один из признанных революционных классиков в своё время сформулировал это в следующем афоризме: «Война — это террор богатых против бедных. Террор — это война бедных против богатых». В этой логике в своё время того же Робин Гуда кто-то вполне искренне называл «террористом».

Но как же тогда Москва с её жёсткой идеологической позицией по терроризму, вплоть до обязательного упоминания, что «ИГИЛ — террористическая организация, запрещённая в России»? А вот здесь уже речь идёт о тактической политической целесообразности.

…16 апреля 2015 года президент России Владимир Владимирович Путин отвечал на вопросы телезрителей со всей страны. В том числе ему задали вопрос по поводу ИГИЛ. Президент спокойно ответил, акцентировав два пункта: «Почему ИГИЛ так эффективно воюет? Потому что был создан бывшими кадровыми офицерами бывшей армии Саддама… Для России прямой угрозы со стороны ИГИЛ нет».

А уже через два месяца, в июне 2015 года, В.В. Путин резко поменял свою оценку, назвав ИГИЛ «абсолютным злом». Что же произошло между апрелем и июнем?

12 мая 2015 года в Сочи, где находился президент России, достаточно неожиданно прибыл Джон Керри — государственный секретарь США. Сначала он встретился с С.Лавровым. Эта часовая беседа произвела на министра иностранных дел России такое яркое впечатление, что, отвечая на выходе на вопросы журналистов, Сергей Лавров использовал все самые возможные лестные эпитеты, которые только могут быть использованы дипломатом.

А затем последовала более чем четырёхчасовая беседа Путина с Керри. Между прочим, никогда до этого и никогда после этого президент России так долго не говорил ни с одним из американских госсекретарей. Судя по всему, Керри привёз такое привлекательное предложение из Вашингтона, что в Сочи от него сочли невозможным отказаться.

Учитывая последующее развёртывание событий на Ближнем Востоке, в принципе понятно, о чём в мае 2017 года шла речь и о чём договорились. В рамках такого возможного взаимного согласия и появился странный политический образ «абсолютное зло».

Но потом что-то не срослось, а точнее, администрация Обамы после октября 2017 года отказалась от своих же предложений Путину. Но того, чего американцы добивались, они достигли. По этой причине, может быть, и понятие «абсолютное зло» перестало в дальнейшем использоваться Москвой.

Многие на Большом Ближнем Востоке считают ДАИШ террористической организацией. Но очень много и тех, кто считает эту структуру формой национально-освободительного движения. И такая поляризация взглядов — одна из особенностей нынешней ситуации в Исламском мире, когда повышение уровня радикализма сопровождается усилением массовой религиозности.

Здесь проявляется главная черта такого бескомпромиссного столкновения за цивилизационное будущее Исламского мира — форсированное накопление пассионарной энергии в самых различных сегментах мировой уммы.

В конечном счёте, где кроется истинное начало новой цивилизации или принципиально нового государства? Не в книгах, манифестах, статьях, семинарах и симпозиумах, даже безумно талантливых и гениальных, а в накоплении до критического уровня пассионарного компонента соответствующего социума.

В своё время великий американский поэт Эзра Паунд сформулировал безжалостный, но точный критерий, отделяющий истинного пассионария от обычного энергичного человека: «Если ты не готов пожертвовать своей жизнью за свои же идеалы, то либо твои идеалы ничего не стоят, либо ты сам ничего не стоишь»…

Зримая, явственная пассионарность в Исламском мире проявилась и проявляется не на пустом месте, соответствующие предпосылки зарождались на протяжении последних пятидесяти-шестидесяти лет.

Во-первых, резко ускорилась многоаспектная маргинализация большинства многоукладных социумов в Исламском мире.

С одной стороны, существенно обостряются антагонистические классовые и межукладные противоречия, что ведёт ко всё более драматическому разрыву между узкой прослойкой сверхбогатых и усиливающейся массой бедных и сверхбедных. С другой стороны, в условиях социальной деградации и начавшегося разрушения искусственных прозападных политических структур значительно усиливается значимость племенных, родовых, клановых связей и отношений.

Во-вторых, демографический компонент: Исламский мир — это молодой социум. Более 60% населения — люди до 30 лет. А в целом ряде стран этот показатель ещё выше. Как в своё время писал, по-моему, Валерий Брюсов: «Когда царит пожар, лишь варвар юн и смел, не прав лишь тот, кто стар!».

В-третьих, резко увеличивается доля образованных слоёв в мусульманских сообществах, в том числе людей, закончивших бакалавриат и магистратуру. Один только пример. Палестинский народ — возможно, с наиболее трагической судьбой на планете — по числу студентов на тысячу населения входит в число ведущих народов мира. На Ближнем Востоке по этому показателю его опережает только Израиль. Речь не только о том, что в принципе быстро увеличивается интеллектуальная компонента Исламского мира, — более существенно то, что возможности внешнего манипулирования такими образованными стратами и слоями существенно сокращаются.

В-четвёртых, быстрое, скачкообразное развитие глобальных и общерегиональных телевизионных СМИ, социальных сетей за последние двадцать-тридцать лет привело к тому, что среди этих молодых образованных групп стало стремительно формироваться наднациональное самосознание «мы» прежде всего как новой мусульманской общности.

В-пятых, стало быстро возрастать значение классического арабского языка как языка международного общения на Большом Ближнем Востоке. Ситуация кардинально изменилась: этот язык во всей коммуникационной сфере этого региона вновь начал постепенно доминировать над местными диалектами и национальными языками. Иначе говоря, язык Корана стремительно возвращает себе статус основного языка всего Исламского мира.

Наконец, в-шестых, с середины 90-х годов прошлого столетия началась обвальная, сокрушительная дискредитация традиционных идеологий, идеологических моделей и схем в огромном большинстве стран Большого Ближнего Востока — либерально-прозападных и либерально-патриотических, националистических и национал-социалистических, социалистических и коммунистических, патерналистских и панрегиональных и т.д. Объективно образовался огромный мировоззренческий вакуум, который дал толчок усилению влияния политического Ислама.

Естественно, в этих условиях стало возрастать значение и субъективных факторов, ведущих к ускоренному накоплению пассионарного компонента.

И ключевую роль сыграл и продолжает играть именно религиозный фактор. Ещё с 60-х годов прошлого века началось постепенное социально-политическое и духовное усиление Ислама, который многие считают наиболее революционной религией в мире. Наряду с безусловным императивом стремления к системной справедливости, в Исламе важнейшим является жёсткое и бескомпромиссное религиозное требование обязательного сопротивления угнетению. Коран прямо и однозначно говорит: «Аллаху ля юхиббу залимин» — «Бог не любит угнетателей».

Следующим этапом в усилении пассионарного компонента в Исламском мире стала великая революция в Иране, которая свергла шаха Реза Пехлеви — одного из самых жестоких тиранов ХХ века. То, как тысячи и десятки тысяч иранцев погибали во имя своих религиозных революционных идеалов, дало мощный толчок росту пассионарности во многих районах Исламского мира. Уже через несколько лет это проявилось в появлении политического джихада в Афганистан, через который прошли за десять лет несколько сотен тысяч моджахедов со всех концов Исламского мира.

Одна из глубоко сакральных, религиозных целей иранской революции и всей нынешней Исламской Республики Иран заключается в том, чтобы «подготовить весь народ к жизни после смерти». Как ни парадоксально, на первый взгляд, приблизительно таких же религиозно-идеологических приоритетов придерживаются нынешние принципиальные оппоненты Исламской Республики Иран на Ближнем Востоке, например, тот же ДАИШ.

После того, как Соединённые Штаты объявили тотальную войну Исламу в 2001 году и вторглись затем в Афганистан и Ирак, мусульманская пассионарность вышла на новый качественный уровень. И это проявилось в том числе в начавшемся резком возрастании числа радикальных и экстремистских организаций и движений в Исламском мире, появлении первой волны новых харизматических лидеров на локальном и региональном уровнях.

Между прочим, по количеству появляющихся харизматических лидеров и пассионарных личностей Исламский мир уже на несколько порядков опередил другие культурно-цивилизационные ареалы.

Это, во-первых, обусловливается готовностью уже сотен тысяч и миллионов мусульман пожертвовать своей жизнью за свои религиозные идеалы и ценности, осознанно преодолевая страх смерти. Отсюда и популярный лозунг современных моджахедов: «Мы любим смерть так же, как вы любите жизнь». Ведь только через осознанную личностную смерть, а не через иллюзорную материальную жизнь мусульманин приближается к Нему.

Во-вторых, форсированное накопление численности пассионарных личностей и групп, всё большее появление харизматических лидеров на различных социальных уровнях проявляется не только в собственно джихадистском сегменте Исламского мира, но и практически во всех аспектах общественной жизни.

Учёные-мусульмане играют всё более значимую роль в физико-математических исследованиях, в самых инновационных дисциплинах и отраслях. Например, заместителем директора НАСА в течение многих лет являлся мусульманин, палестинец по происхождению Исам ан-Нимр.

Мусульманская пассионарность проявляется через различные формы не только в самих мусульманских странах, но и в различных джамаатах по всему миру. Например, среди студенческих и профсоюзных активистов, среди наиболее активных представителей различных социальных институтов и организаций в Западной Европе и Америке растёт удельный вес молодых мусульман. Между прочим, именно они сыграли очень важную роль в избрании в прошлом году мэром Лондона Садика Хана — пакистанского мусульманина.

Почему в дискурсе по поводу цивилизационного проекта так важна особая роль пассионарных контрэлитных групп и харизматичных лидеров? Предпосылки новых цивилизационных проектов появляются на основе фундаментальных религиозных ценностей или на базе таких идеологий, которые превратились или способны превратиться в новую религию (именно так произошло с «красным проектом»). Но и в том, и в другом случае ядро