Признание Корана величайшим знамением, подтверждающим истинность ислама и пророческой миссии Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, подтолкнуло средневековых улемов на детальную разработку теории и‘джāза. Это стало особенно актуально с появлением в мусульманской теологии рационалистических взглядов, требовавших обращения к разуму при истолковании любых догматов веры. В связи с этим богословам предстояло ответить на вопросы: что делает Коран более убедительным знамением, чем чудеса других пророков? И почему такого рода чудо было даровано именно Мухаммаду, мир ему и благословение Аллаха?

Очевидно, такие вопросы возникали ещё при жизни самого Пророка, мир ему и благословение Аллаха, поскольку в Cаxиxе аль-Бухари приводятся его слова: «Каждому пророку было даровано то, во что могут уверовать люди, и мне было даровано откровение, внушённое Аллахом, и я надеюсь, что в день воскресения у меня будет больше последователей, чем у других».

Этот хадис содержит не только теологическое объяснение значения чудес, но и намёк на то, что Коран долго будет свидетельствовать о правдивости Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, благодаря чему последователей у него будет больше, чем у других пророков. Иными словами, чудо Корана превосходит все остальные чудеса уже потому, что его свидетелями были не только современники Пророка, но и многие поколения людей после них.

Развивая эту идею, богословы указывали на ещё одно отличие откровения от прочих знамений: чудеса пророков были видны обычным зрением, а чудо Корана можно увидеть только зрением духовным. Сказанное не относится к предыдущим священным писаниям, которые не считаются неповторимыми по двум причинам.

Во-первых, потому что ни в иудаизме, ни в христианстве нет доктрины о неповторимости священных книг.

Во-вторых, согласно исламу, предыдущие писания не сохранились в исконном виде, а некоторые из них и вовсе сохранились только в переводах на другие языки.

Почему же непреходящим чудом был отмечен именно Мухаммад, мир ему и благословение Аллаха? Традиция объясняет это тем, что его послание является заключительным и обращено ко всему человечеству. Оно оберегается от искажения и сохраняется в неизменном виде, чтобы каждое поколение людей имело возможность убедиться в истинности Слова Божьего. Однако увидеть в Коране настоящее чудо могли люди, ценившие искусство слова, и поэтому Мухаммад был отправлен к арабам, для которых словесное творчество было делом чести и признаком достоинства.

Согласно Корану, каждый пророк бросал вызов своему народу в той области знаний, в которой те разбирались лучше всего. Среди египтян времён Исхода была распространена магия, колдуны пользовались у них большим уважением, и поэтому чудеса Мусы были сроду магии, но недосягаемы для колдунов (сура 20 «Та ха», аяты 65-70). Среди современников Пророка ‘Исы ценилось врачевание, и поэтому его чудеса были связаны с исцелением больных и возвращением к жизни умерших (сура 3 «Семейство ‘Имрана», аят 49).

Во времена Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, арабы славились ораторским искусством и стихосложением. Они признавали силу слова, высоко ценили поэтов и оказывали им всяческие почести. В ту эпоху даже племенные споры иногда разрешались на состязаниях поэтов, и побеждал тот, кто импровизировал с большим мастерством, создавал более яркий образ противника, подбирал наилучшую рифму.

Проповеди Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, оказывали сильное впечатление на его современников, и не удивительно, что многие из них становились его последователями. Они видели в Коране образец совершенной речи, отличавшейся от любых известных им литературных жанров изысканным подбором слов, богатством изобразительно-выразительных средств и, прежде всего остального, завораживающей гармоничностью. Они осознавали разницу между Кораном и речами простых смертных. Они знали Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, который прежде не отличался способностью к стихосложению или ораторству. Они также знали о его честности и правдивости, и всё это побуждало их признать в нём истинного пророка, а в его послании — Слово Аллаха.

Что же делало безуспешными попытки сочинить нечто подобное этому Корану, сложенному из обычных арабских слов? Что мешало одарённым мастерам слова принять вызов и положить конец дискуссии о неповторимости Корана?

В первые два столетия после хиджры мусульманские теологи единодушно объясняли и‘джāз совершенством формы и содержания писания. Основанием для этого были аяты, подчёркивающие ясность языка откровения (сура 16 «Пчёлы», аят 103) и отсутствия в нём каких-либо противоречий (сура 4 «Женщины», аят 82).

Однако между улемами не было согласия относительно размеров минимального неподражаемого фрагмента Корана. Одни считали чудесным только Коран целиком, другие — любую фразу, которую можно назвать Кораном. Большинство же полагало, что неподражаемым является любой отрывок, равный самой короткой коранической суре. Это мнение подтверждается двумя аятами, призывающими создать хотя бы одну суру, подобную кораническим (сура 10 «Йунус», аят 38 и сура 2 «Корова», аят 23).

В первой половине IХ в. дискуссии об и‘джāзе Корана перешли в плоскость полемики между традиционалистами и мутазилитами относительно несотворённости или сотворённости Корана. Именно в мутазилитской среде зародилась идея о том, что Коран сам по себе не является неподражаемым и только божественное вмешательство не позволяет людям сочинить нечто подобное ему. Она получила название cарфа (от араб. صَرَفَ ‘отвращать’, ‘отворачивать’).

Концепция сарфа была разработана басрийским богословом ан-Наззамом (ум. 845). Впоследствии с ней согласились многие шиитские богословы, поскольку она удачно вписывалась в доктрину о «непогрешимости» имамов. Среди тех, кто поддерживал идею cарфы, были и суннитские улемы, в том числе известный законовед Абу Исхак аль-Исфарайини (ум. 1027).

Они связывали и‘джāз с сообщениями о сокрытом мире, о событиях минувших дней и о будущем человечества. По их мнению, стиль и композиция Корана не являются неповторимыми, и люди в принципе могут создать более прекрасные сочинения, чем Коран. Однако они никогда не сделают этого, потому что Аллах не позволит этому случиться. Люди нередко и по разным причинам отказываются от совершения того, на что они в принципе способны. Иногда им не хватает воли и решимости, иногда им мешают внешние обстоятельства, а иногда стимул бывает недостаточно сильным. То же самое происходит и в данном случае, когда одна или несколько из перечисленных причин не позволяют одарённым поэтам и прозаикам принять коранический вызов.

Однако концепция cарфы не нашла поддержки у большинства богословов, поскольку она явно противоречит Корану: «Скажи: “Если бы люди и джинны объединились, чтобы сочинить нечто подобное этому Корану, они не сделали бы этого, если бы даже помогали друг другу”» (сура 17 «Ночной перенос», аят 88).

В связи с этим даже сторонники мутазилитских взглядов, в том числе кади ‘Абд аль-Джаббар (ум. 1025), подвергли её серьёзной критике. По его мнению, данная концепция подразумевает, что кораническая речь не имеет никакого преимущества над другими словесными жанрами, хотя этого не отрицали даже враждовавшие с Мухаммадом, мир ему и благословение Аллаха, язычники. Иными словами, cарфа по сути отрицает чудесность Корана, ведь разве можно называть чудом то, что могут повторить обычные люди?

Кроме того, аргументация cарфы выглядит неубедительно и остаётся неясным, что именно помешало язычникам сочинить нечто подобное Корану и опровергнуть главный аргумент Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, ведь именно борьба с его религией стала делом всей их жизни. Они были готовы на всё, лишь бы Мухаммад, мир ему и благословение Аллаха, отказался от своей миссии. Они пытались уговорить его и взывали к его родственным чувствам, предлагали ему власть и деньги, просили его пойти хотя бы на некоторые уступки. В конце концов они предприняли попытку убить его и развязали войну против мусульман. Одним словом, у них были весомые причины принять вызов Корана и их решимость действовать была велика. Не меньше оснований для того, чтобы разрушить веру в божественность Корана, было у исповедовавших христианство арабов Йемена и Северной Аравии. Следовательно, заявления о том, что оппоненты Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, были недостаточно мотивированы или не имели желания принять коранический вызов, не соответствуют действительности.

Современные исследователи, критикуя концепцию cарфы, акцентируют внимание и на лексическом значении выражения и‘джāз аль-Kур’āн. Оно означает, что сам Коран делает несостоятельными любые попытки подражать ему. Если бы Аллах действительно отвращал людей от попыток создать нечто подобное Корану, то ранние мусульмане назвали бы это и‘джāз Аллāх би-ль-Kур’āн, т. е. действие было бы приписано не священному тексту, а самому Аллаху.

На наш взгляд, этот аргумент не доказывает слабость концепции cарфы, поскольку термин и‘джāз аль-Kур’āн был изобретён богословами и не встречается в священных текстах. Однако он лишний раз указывает на то, что ранние мусульмане понимали под чудесностью Корана именно неповторимость его формы и содержания.

Несмотря на свою иррациональность, взгляды ан-Наззама на неповторимость Корана вдохновили улемов на дальнейшую разработку данной проблемы. Аль-Хаттаби называет уже несколько аспектов неповторимости Корана.

С одной стороны, он объясняет и‘джāз удивительным сочетанием слов, их значений и существующей между ними связи. Эти три составляющие объединяются в понятие назм (от араб. نَظَّمَ ‘приводить в порядок’, ‘объединять’, ‘нанизывать’).

С другой стороны, он видит необыкновенную красоту в совмещении разных и по-своему несовместимых типов выразительной речи: уравновешенной и значительной, лёгкой и доступной, свободной и нестеснённой.

Как и его современник ар-Руммани (ум. 994), аль-Хаттаби придаёт особое значение воздействию Корана на эмоциональное состояние слушателей: ни в стихах, ни в прозе нет ничего, что, едва коснувшись слуха, вызывает восторг и удовлетворение, а уже в следующий миг — почтительный страх и трепет.

С развитием арабской филологии теория и‘джāза развивается параллельно с арабской риторикой. Значительных достижений в этой области добились представители ашаритской школы. Так, кади аль-Бакилляни подробно описывает риторические средства и фигуры в трактате И‘джāз аль-Kур’āн(Неповторимость Корана). Вместе с тем он не рассматривает стилистические приёмы как нечто сверхъестественное, поскольку в таком случае неповторимыми следовало бы считать и другие сочинения. Как и его предшественники, он связывает и‘джāз с кораническим слогом и доказывает его отличие от прозы, поэзии и саджа. Наряду с этим он выделяет и содержательные аспекты и‘джāза: сведения о незримом мире и последней жизни, предсказания о событиях в будущем, рассказы о древних народах.

Дальнейшие исследования коранической риторики связаны с именем другого ашаритского богослова и лингвиста ‘Абд аль-Кахира аль-Джурджани (ум. 1078). Его трактаты Далā’иль аль-и‘джāз (Доказательства неповторимости) и Асрāр аль-баляга (Тайны риторики) отличаются системностью и наглядностью. Позднее многие выводы учёного нашли практическое применение в тафсире аз-Замахшари, изобилующем анализом риторических и стилистических средств Корана.

В последующие столетия проблемой и‘джāза Корана занимались многие богословы, в том числе магрибский кади ‘Ияд (ум. 1149), хорезмский филолог ас-Саккаки (ум. 1229), египетский богослов Ибн Сурака (ум. 1264). Как правило, они ограничивались перечислением суждений, высказанных более ранними улемами.

Практически ничего нового не привнесли в теорию об и‘джāзе Корана и составители фундаментальных трудов по корановедению аз-Заркаши и ас-Суюти. Обобщающий материал по данной теме приводится в обширной главе о неповторимости Корана в книге Манāхиль аль-‘ирфāн фи ‘улюм аль-Kур’āн (Источники познания коранических наук) Мухаммада ‘Абд аль-‘Азима аз-Зуркани (ум. 1948).

Многие современные исследователи уделяют внимание научным знакам в Коране и литературным особенностям текста.

‘А’иша ‘Абд ар-Рахман (ум. 1998) в своей работе аль-И‘джāз аль-баяни фи-ль-Kур’āн (Риторическая неподражаемость в Коране) отслеживает влияние контекста на значения отдельных лексических единиц, обосновывает безупречность подбора слов и стилистических приёмов в Коране.

В книге И‘джāз аль-Kур’āн ва-ль-баляга ан-набавийя (Неповторимость Корана и пророческая риторика) шейха Мустафы Садика ар-Рафи‘и (ум. 1938) в центре внимания оказываются мелодичность Корана и особенности его фонетического строя.

В трудах западных исламоведов теория и‘джāза обычно рассматривается в ретроспективном плане. Поскольку в иудео-христианской традиции представления о неподражаемости священных книг отсутствуют, возникновение данной теории в исламе связывается с историческими условиями, в которых формировалось мусульманское богословие.

Тем не менее некоторые западные исследователи искали объяснение, почему на протяжении почти четырнадцати веков никто так и не принял вызов Корана, несмотря на то, что на арабском языке сочиняли свои труды и христианские полемисты, и иудейские мыслители, и философы-материалисты.

Автор перевода Корана на английский язык Э. Г. Палмер (ум. 1882) объяснял неподражаемость священного текста тем, что арабы изначально были согласны с невозможностью сочинить что-либо подобное ему. Кроме того, по его словам, если для Пророка этот стиль был естественен и эти слова были из обычной жизни, то для более поздних авторов следование кораническому стилю и использование древней лексики было подражанием и художественным приукрашиванием.

Попытку опровергнуть теорию и‘джāза предпринял и казанский востоковед-миссионер Г. Саблуков (ум. 1880). По его мнению, превосходство стиля Корана связано исключительно с достоинствами арабского языка, богатством его лексики и приятной слуху фонетикой.

e-minbar.com